Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему ве­черу вышла на полянку, где стояла избушка Бабы-яги. Забор во­круг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа люд­ские с глазами. Вместо верей у ворот — ноги человечьи, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всад­ник: сам черный, одет во всем черное и на черном коне. Подска­кал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, — настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня".

Потом Баба-яга скажет Василисе на ее вопрос о трех всадниках: это день мой ясный, это мое солнышко красное, это ночь моя темная — все слуги мои верные... Позвольте, но кто же она такая, эта несносная старуха в сту­пе, если ей подчиняются природные явления, если сменой дня и ночи веда­ют ее слуги? Да, а как там говорила Высокая Болезнь в Розиной работе... Если цветы не осыпаются, значит, они искусственные... Переживи поне­дельник... Ты смелая женщина, ты посмотрела мне в лицо... И мы знаем — не только из литературы, — что у персонажа Розиной работы тоже есть жертвы, что погубленных ею не счесть. Только их костями она распоряжа­ется иначе: на Востоке есть поверье, что камень бирюза — это косточки умерших от любви...

Поистине в разных обличьях являются перед нами древние грозные бо­гини...

МЕЧТАТЬ НЕ ВРЕДНО...

Все, кому не лень, призывают нас к реалистическому взгляду на себя и на­ших мужчин, иронизируют по поводу идеализации "неопознанного летаю­щего объекта" вначале и горьких разочарований потом. И я туда же. Пря­мо какое-то "люди, будьте бдительны" получается. А помечтать? Нет, серь­езно, если бы встреча с Мужчиной Мечты не трогала каких-то специфичес­ки настроенных струн в женском сердце, кто бы читал дамские романы, кто бы обклеивал стены в общежитии постерами с душкой Ди Каприо, кто бы бесконечно пересказывал "Золушку" в десятках версий? По твердой и реалистической логике бедняжка должна была бы не по балам бегать с по­мощью магических уловок, а конвертировать благосклонность Крестной во что-нибудь надежное, со временем гарантирующее свободу от мачехи и се­стер и устройство дел. Бал — в честь окончания кулинарной школы, танцы — с курсантами местного пожарного училища, платьице тоже мож­но было надеть попроще. По средствам, так сказать. Такого пресного нази­дательного чтива в защиту умеренности и предприимчивости, между про­чим, тоже понаписано немало. Не читается как-то. И коли уж так сложи­лось, что женщины, в том числе и семейные, и немолодые, мечтают о Нем, поглядим на механизм этого универсального феномена.

Мечта — это всегда энергия неудовлетворенной потребности. Мужчины, "о которых можно только мечтать", при всех своих различиях имеют одну общую черту: с ними в фантазиях возможно то, что с живыми, реальными людьми для этой конкретной женщины невозможно, не получается — будь то секс "без тормозов" или разговор по душам, столкновение сильных ха­рактеров или, наоборот, подчинение воле властного "хозяина".

...В пору неприкаянной студенческой юности мой старый друг брел как-то раз зимней Москвой. Смеркалось, холодало, хотелось есть и спать одновре­менно. Краем глаза увиделась вывеска: "Шашлычно-пельменные товары". Миновав ее, любознательный юноша впал в недоумение: уж коли пельмен­ная, так не шашлычная, что-то здесь не так. Не поленившись вернуться, он опознал привычные каждому "школьно-письменные..." — и навсегда за­помнил, какие шутки может играть с восприятием голод.

А уж шутки, которые играет с нами тоска по любви, по эмоциональной и чувственной "пище", случаются сплошь и рядом и порой они далеко не так невинны. И разобраться в источнике ошибки не так просто, и цена ее мо­жет быть высокой, а что самое главное — в эту историю обычно вовлечен еще и другой человек... Если бы речь шла только о сексуальной потребнос­ти, все было бы относительно просто: "люди, будьте бдительны", не позво­ляйте случайной прихоти испортить вам жизнь. Наши естественные по­требности прекрасны, но нуждаются в присмотре разума, а наши нормы и запреты тоже хороши и правильны, но время от времени нуждаются в пе­ресмотре с помощью все того же разума... Ну, и так далее.

Кто-то из мудрых сказал, что каждому человеку нужно, чтобы его любили, каждый хочет именно этого. Если же это невозможно — пусть уважают; если и это невозможно — пусть вожделеют; если и этого нет — пусть бо­ятся; невозможно — пусть хоть презирают или ненавидят... Но в самом на­чале все равно стояла потребность в любви, хотя после всех замен ее по­рой и узнать-то нелегко. А вот что всем нам известный Стендаль, автор любопытнейшего трактата о разновидностях и механизмах любви, писал о "кристаллизации": если в сверхнасыщенный раствор соли копей Зальцбур­га опустить голую веточку, прутик, да что угодно — это "что угодно" по­крывается кристалликами, превращаясь в блестящий, загадочный пред­мет... Суть того, чем этот предмет был раньше, более не важна — было бы достаточно соли в растворе. Потребность любить и быть любимой и есть та соль, которая может сделать блестящим и привлекательным "что угодно". Как говорил один мой знакомый психоаналитик, "энергия либидо катектирует на объект". Мудрено? Тогда обратимся к другому источнику. Как гово­рил мальчик из некогда знаменитого ("культового" по-нынешнему) филь­ма "Доживем до понедельника": "Ухаживать я мог бы и за Огарышевой, была бы эта самая пружинка внутри". На что барышня, естественно, фыр­кает: "Вот и ухаживай за Огарышевой!". И никому не надо объяснять, что ей в этом рассуждении не понравилось. Рассуждение, между тем, болез­ненно верное. Умненький мальчик разделил "соль" и "прутик" — очарова­ние кончилось. Привычная к нерассуждающему обожанию барышня не мо­жет с этим смириться, это бьет по ее самооценке, поэтому — сам дурак, и держись от меня подальше.

Наши потребности могут быть опасны и для нас самих, и для других — осо­бенно когда мы не даем себе труда их понимать. В пустыне путникам мере­щится не что-либо, а зелень и вода. Мы воображаем себе героев, "чуткого и интеллигентного", сексуального террориста или "таких, каких сейчас уже не бывает". И тоже не просто так. Но все-таки школьно-письменные товары не едят. И потому особенно важно сохранять ясность зрения и мысли имен­но тогда, когда мы голодны. Особенно в неверном лунном свете...

Всякая сильная потребность ведет к сужению восприятия, его сугубой из­бирательности: "Голодной куме одно на уме". То, чего не хватает, заполня­ет мысли, фантазии, сны, так и видится в поведении окружающих... Если потребности отказано в прямом, непосредственном удовлетворении, она найдет способ проявиться косвенно, в крайнем случае "уйдет в подполье", на подсознательный уровень.

Такая вот с этим "любовным голодом" незадача: налево пойдешь — себя потеряешь, прямо пойдешь — совсем пропадешь, направо — требуется, ви­дите ли, умение видеть в темноте...

Другими словами, в самых ярких "Его" свойствах отражается какая-то об­ласть нашей неуверенности или даже несостоятельности. Этому персонажу как бы приписывается то, что для нас является проблемой: молодая жен­щина, упорно не желающая взрослеть и принимать решения, мечтает о "за­воевателе" или "надежной опоре", а девушка, которой трудно и неловко выражать свои чувства, — о том, "кто поймет без слов". Когда мы говорим, что "таких на свете нет", мы одновременно выражаем сожаление и, как ни странно, ставим довольно точный диагноз своей жизненной ситуации: ведь другой человек вообще-то существует не для того, чтобы решать наши проблемы, а сам по себе. Мечты же "о Нем" — это всегда некоторое "если я тебя придумала, стань таким, как я хочу", как пелось в старом советском шлягере.